В прокате - бесконечно долгий продукт, за реализацией которого можно было наблюдать целое десятилетие - картина Франсуа Жерара под названием «Песня имён». Некогда это был следующий проект Вадима Перельмана после достаточно успешных «Мгновений жизни», а в планы на главные роли входили Дастин Хоффман и Энтони Хопкинс. Был даже широко погулявший по сети постер с их изображением.

2019-ый. В режиссёрском кресле канадец Франсуа Жерар, в исполнителях Тим Рот и Клайв Оуэн. Несмотря на декаду лет, сыграли всё равно на омоложение. В центре повествования - повзрослевший и приблизившийся к старению британец, разыскивающий своего «брата» - польского еврея, подростка, формально усыновлённого его отцом по причине недюжего музыкального таланта. Под скрипичную музыку сюжет валится аж на три составляющие: одна заключается в «детективном» поиске близкого друга-брата, что способствует формированию ощущений в духе легендарных передач о встречах потерявших друг друга людей, вторая барахтается на музыкальных волнах с редкой амплитудой, третья же с удивлением агонизирует на тему холокоста.

Наблюдать это удивительно, поскольку еврейская тема возникает настолько самостоятельно и отрешённо, что никоем образом не сочетается с темой музыки и личности маленького гениального скрипача, а наоборот - мешает ему играть в течение всего произведения. Заявления о собственной эксклюзивности, сделанные в первой четверти картины, оказываются пшиком для исчезнувшего соперсонажа, потонувшего то ли в собственной идентификации, то ли в боли собственных потерь. Догадаться сложно, поскольку то ли изначальный сюжет, то ли его реализатор Франсуа Жерар предпочитают говорить сухими фактами, событиями и деталями, не останавливаясь на объяснениях и уж ни в коем случае не затрагивая эмоции. Переход из бойкого мальчика в отсутствующего молодого старца происходит по большей части болезненно для зрителя, поскольку в напевном пофамильном перечислении нет ничего, что могло бы одним разом изменить мировоззрение. Пусть и смотрится это весьма кинематографично, единственной природой темы террористических потерь является дисбаланс произведения.

С одной стороны, конечно, фильм вытягивает себя за уши благодаря музыкальному сопровождению, тонкости высококультурного облика, к которому весьма притягательно со зрительских крепостей себя относить, актёрской игре персон, буквально рождённых исполнять подобные роли. С другой поднятые более спокойные «человеческие» темы родства, братства, дружбы и воспоминаний детства, выглядят гораздо серьёзнее и более зрело, чем «человеческие» темы, относящиеся к ужасам холокоста. Форте смешалось с пиано, пиано звучит, там, где должно форте. Даже сомневаешься, что сила в музыке.

5.2.2020
------
Фильмы об ужасах Холокоста содержат в себе определенные практичные проблемы: имена погибших в этом кошмаре теряются, так как жертв было слишком много. Иными словами, снять кинофильмы обо всех несчастных не представляет возможным, а если обобщать, то существует риск принижения проблемы. «Песня имен», кажется, как раз такой случай. Кинолента построена вокруг решения этой кинематографической дилеммы, однако эта старомодная и мрачная историческая драма уж очень сильно приглушает эмоциональную отдачу от просмотра.

В 1951-м году в Лондоне молодой польский еврей и виртуозный скрипач Довидл пропадает перед своим концертом. Спустя 35 лет лучший друг детства Довидла по имени Мартин (Тим Рот) стал свидетелем таланта другого молодого скрипача, чьи, так сказать, музыкальные ритуалы очень напоминают оные Довидла. Это вдохновляет Мартина отправиться в Восточную Европу на поиски старого приятеля и получить ответы на некоторые вопросы.

«Песня имен» рассказывает две истории параллельно. Флэшбеки повествуют о следующем: в конце 1930-х отец Мартина приютил у себя одаренного и высокомерного Довидла, чтобы развивать его талант, так что два мальчика становятся соседями и неразлучными приятелями. В 80-х же упрямый Мартин ищет Довидла и осознает, что скрипач не хочет быть найденным.

Хотя «Песня имен» и построен на талантливой актерской игре Тима Рота и Клайва Оуэна, кажется, что особого смысла в проекте нет. Дело в том, что в кинофильме ничто не кажется подлинным или правдоподобным. Все попытки Мартина и Довидла понять друг друга часто сводятся к клише и общему мнению о жизни во время войны. Таким образом, изначальная задумка становится погребенной под огромным количеством символов. Здесь и война как таковая, и религия, и важность музыки, и прочие детали, оказавшие влияние на характер Довидла. В некотором смысле это даже похоже на информационный шум, который выходит на первый план только тогда, когда создатели решаются резко увеличить эмоциональные ставки своей драмы. Это, в свою очередь, приводит к диссонансу, особенно в наиболее трагичных сценах. В конечном итоге в «Песне имен» слишком много показушной серьезности, что и так ломает драматически хрупкое повествование и перегруженный символизмом сюжет.

«Песня имен» вышла душевным и трогательным, но при этом статичным и мертвым кинофильмом. Такое чувство, что создателям не хватило концентрации: в то время как фильмы, показывающие Холокост, всегда являются в чем-то необычными и смотреть их зачастую эмоционально сложно, «Песня» какая-то слишком сказочная. Непростая сюжетная линия, которая простирается в нескольких временных рамках, становится типичной жертвой адаптации: очень многое надо сжать в двухчасовой хронометраж, что вредит истории как таковой. В сложившейся ситуации трудно привязаться к героям, а вопросы, которые ставит сценарий, слишком глубоки, чтобы оценить их в формате игрового кино: эта противоречивость хорошо передается в книгах, однако в мире кинематографа подобное не стоит нашего времени.
------
Ритуальный акт
------
Стоит, пожалуй, согласиться с Тимом Ротом, сказавшим в интервью, что главным в этом фильме является музыка, отодвинувшая на второй план историю внезапного исчезновения и последующие поиски молодого скрипача-виртуоза, так и не появившегося на сцене в день своего долгожданного дебюта перед собравшейся ради него лондонской публикой, чем свёл в могилу приютившего его импрессарио и перевернул жизнь своего ближайшего друга, брошенного им в недоумении и с чувством вины. Так получилось, хотя могло быть совсем иначе.

Роман Нормана Лебрехта имел несколько сюжетных линий, но в фильме доминирующей темой стал холокост евреев, трагические последствия которого продолжились трагедиями тех, кто избежал печальной участи узников концлагерей и гетто, как это случилось с Довидлом, Мотэлом и его отцом, сражённым обрушившимся на них горем, подтолкнувшим одного к бегству, а другого - к поискам, растянувшимся на тридцать с лишним изнурительных лет.

С началом поисков происходит разрыв в рассказе о судьбах главных героев, чья юность и молодость проходят с появлением печального Тима Рота, спорящего со своей женой, уговаривающей постаревшего Мотэла бросить дурацкую затею найти пропавшего брата, не понимающего её раздражения от перспективы вновь увидеть своего знакомого, которого она знала не хуже, чем её несведущий в их отношениях муж.

Музыка даёт шикарный пролог этой картине: короткое скрипичное соло Люка Дойла - и восхищение в глазах Миши Хендли - по рукам скрипача видно, что это не подделка, а по поведению - перед нами самодостаточный наглец просто созданный для этой роли, владеющий не только инструментом, но и совпадающий со своим персонажем дерзостью поведения невесёлого мальчика, расстроенного плохими новостями с оккупированных территорий. И разумеется - дуэль двух виртуозов в бомбоубежище не может оставить равнодушным.

Однако, оставив позади молодость и дерзость, фильм резко теряет темп, превращая просмотр в томительное ожидание развязки с вполне вызревшим пониманием патетического финала с музыкальным воплощением трагедии, доведённой до ритуальной акции, имеющей разрушительные последствия для действующих в нём лиц, кое-как вписывающихся в контекст скомканной драмы, где под самый занавес на Мотэла сваливается груз печального знания, множащего и так многие противоречия в образе взрослого Довидла, отмеченного своеобразной формой горестного безумия, которое, сопоставляя с клиническим сумасшествием Вешлера (парня с которым он устроил мальчишеский консерваторский баттл во время налёта), надо бы признать следствием одной причины, хотя на деле это выглядит предательством и изменой, впечатление от которых ещё более усугубляется произвольным отказом Довидла от религии и обращением к ней вновь, отчего спрятавшемуся за бородой ортодоксального еврея Клайву Оуэну достаётся уже не персонаж а инструмент, из которого извлекают поминальную мелодию под названием «Песня имён».
------
Плачь, плачь скрипка. Пой, пой о моей печали...
------
'- Вильом был прекрасный мастер. И всю жизнь мечтал сделать скрипку лучше Страдивари. В отдельных инструментах он почти достиг уровня кремонца, но обойти его так и не смог...
... Есть люди, способные почти сразу раскрыть отпущенное им дарование. И тогда слушатели, критика, все окружающие присваивают ему титул гения, поскольку показанный им уровень рассматривают как аванс - мол, все еще впереди, раз он так играет сейчас. Паша раскрылся мгновенно, и если бы он много работал, то еще некоторое время количественно рос. Но, во-первых, он мало работал, а во-вторых, он первым понял, что качественных сдвигов у него не будет. Все, что мог, он показал сразу.
- Но он же сильный человек?
- Паша? Полжизни Павел затратил на то, чтобы казаться не тем, кто он есть на самом деле. Он слабый и добрый человек. А все остальное - так, позы, причудливые маски...'
«Визит к Минотавру», 1987, реж. Э. Уразбаев

Скрипка - инструмент удивительный. Её звуки божественны. В умелых руках мастера она словно женщина радостями восторга и плачем горести одаривает. Да-да, стонет музыкой, извивается танцем, кричит и хнычет. Равнодушных рядом с ней не бывает. В самое сердце. В душу. До дрожи. До оторопи пробирает. Она и солируя, она и в гомоне оркестровом, хороша. Удивительно хороша. Звук чист и возвышен. Воспаряешь, слушая её речи.

«Песня имён» это надрывный плач виртуозного содрогания. Четырёхструнная бестия, вундеркиндом растревоженная. Верной подругой в обручении на всю жизнь дадена. Ему. Одному. С малых лет в ежедневном соприкосновении с руками, пальцами, плечом, щекой. Она и в бомбоубежище ободряет отчаявшихся, она и в зашторенных от войны комнатах пляшет, репетируя. Сцена концертного зала, перед многочисленной публикой уготована ей и необъятный простор колосящейся зелени на мести концлагеря Треблинка в поклоне сыновнем. Лондон-Варшава-Нью-Йорк, Великобритания-Польша-Соединённые Штаты Америки склоняют головы. И память-память-память. О погибших, о загубленных, о истреблённых. Жертвы Холокоста вопиют.

Картина, переносящая зрителя в 40-е - 50-е годы прошлого столетия. Судьба двух мальчиков в зарисовке возмужания. С первыми шагами на поприще выбранной будущности и неожиданными превратностями фатума на 35 лет разлукой. Интрига, задаваемая автором в начале, лишь к финальному окончанию обретает отчётливые черты. Вопросы снимаются сами собой и путешествие в двухчасовом хронометраже хочется продолжать-продолжать-продолжать. Рассказанная ли история тому причиной, филигранная ли актёрская харизма удерживает у экрана, а может быть скрипка пленяет своей красотой? Вне всяких сомнений, и первое, и второе, и третье. Определённо, маленький шедевр после столь волнительного «Списка Шиндлера» перед зрителем. Батальные сцены отсутствуют, но кадры Стивена Спилберга из 1993 года здесь присутствуют незримо, а музыкальные композиции Джона Уильямса и Говарда Шора как будто бы дополняют друг друга.

Скрипка - инструмент удивительный. Её звуки божественны. «Визит к Минотавру»(1987) во многом благодаря ей переливами Амати-Страдивари восприятием гениев. Скрипка, чарует виртуозностью в «Никколо Паганини»(1982) где словно сам дьявол, на рвущихся струнах, творит немыслимое.

Не перегружая «материал» религиозной догматикой, режиссёр умело обыгрывает тему Божественного промысла, с отречением, остракизмом, отчаянием и любовью. Неужели и на самом деле всё так просто, как говорит Довидл - «снял пальто, надел пальто»... Вовсе нет. Обретение? Сон дан в помощь «захандрившему», сморивший на какие-то мгновения во время езды... Разве не символичен этот момент? Сон-движение-пробуждение. И вот уже лоно соплеменников принимает заблудшую овцу. Чтобы омыть, чтобы оплакать, чтобы поддержать...

А насколько замечателен финал? Где супруга доверчиво делится с глубоко хранимым внутри столько лет. Чем то это напоминает еврейских сорванцов Макси и Лапшу из «Однажды в Америке»:

- Годы властны надо мной, Лапша. Мы оба стареем. Единственное, что у нас осталось, - наши воспоминания. Если ты пойдешь на этот субботний прием... у тебя их больше не останется. Порви приглашение. Здесь есть выход. Уходи, Лапша. Иди вперед. И не оборачивайся. Прошу тебя, Лапша. Умоляю тебя. Пожалуйста.
- Боишься, что я превращусь в соляной столб?
- Если выйдешь через эту дверь, да.

Вопросы обнажает перед зрителем финальный титр. Искал. Нашёл. Потерял... А стоило ли оно того на фоне всех этих исторических лихолетий и потрясений? И да, и нет. Бытийный, личностный аспект вдруг выходит на первый план. Вновь. Как в начале картины, где в мальчишестве соперничали, пытаясь обойти один другого... И стать лучше (а гордыня, в удобрение личностного роста). И вот момент истины настал. Мужчины на излёте в демонстрации. Жизнь прошла. Почти прошла. И новый прах, и новый пепел посыпает день вчерашний. Оттого так задумчив и молчалив персонаж Тима Рота. Интересно? Потрясающе. Подумать тут есть над чем.

Плачь, плачь скрипка. Пой, пой о моей печали...

О проекте было объявлено в 2010 году. На главные роли изначально планировались Энтони Хопкинс и Дастин Хоффман, а режиссером был назначен Вадим Перельман.